Антонина Шнайдер-Стремякова
ПИСАТЕЛЬ, ХУДОЖНИК И ПРОСТО ЧЕЛОВЕК
КУРТ ГЕЙН
 Провинциальный паренёк из далёкого алтайского села, как и большинство его сверстников второй половины 30-х, он не мог знать, что настанет эпоха всеобщей копьютеризации и литературно-макулатурный «наполеонизм» превратится в болезнь. Авторов сегодня не перечесть, не упомнить – грамотных-безграмотных, интересных-неинтересных, умных и, мягко говоря, не очень – про талант умолчим. Отыскать то, что не принесло бы разочарований, очень трудно, но это тема отдельного разговора. Наша тема – писатель, художник и просто Человек КУРТ ГЕЙН.
На его творчество я натолкнулась в одном из русскоязычных журналов Германии. То, что до этого попадало мне в руки, в большинстве своём было примитивно, пусто, бездарно, а порою и просто безграмотно.
И вдруг глаза выхватили несколько строк, от которых трудно было оторваться. Сюжет не ахти какой – о женщине, преподавательнице художественного училища, но какая искусная зарисовка!.. Мне не хватило кульминации, однако язык был безупречный – вкусный, естественный, сочный.
Я долго не могла отойти от впечатления – хотелось познакомиться с автором. И вдруг – телефонный звонок. Голос в трубке предложил мне заменить в мемуарном романе обложку.
- Обложку? – удивилась я. – И какую Вы предлагаете?
- Могу подарить свою картину, что идеально подходит по сюжету.
Из вежливости я отказалась, но о цене спросила. Голос в трубке укоризненно заметил: «Советские немцы не продают – они дарят».
Мы встретились лишь однажды: на трёхдневном семинаре писателей «Немцы из России». Оказалось, он занимался не только литературным творчеством, но ещё и рисовал, из чего я сделала вывод, что все рисовальные люди пишут, как правило, хорошо.
К. Гейн из поколения так называемых «шестидесятников», – людей, которых сформировал сталинизм, война и хрущёвская «оттепель». Он называет свои произведения «рассказами», хотя отнести их к жанру «рассказов» можно разве что по этимологии – от слова «рассказывать». В них нет завязки и кульминационного накала; это, скорее, зарисовки из жизни, но по ним можно воспитывать вкус к слову: «Кристаллы просевшего снега, рябь небольших ещё ручейков и луж, падающие с сосулек быстрые капли сверкают колкими лучиками, выжимая слёзы из глаз» («Весна»), «Сквозь золотую листву алебастром блестит береста берёз. Росчерки тёмных веток усеяны оранжевыми кистями рябин, а пурпурные осинки трепещут перед суровым ельником. Увядающая трава охристо-сизым ковром укрывает прогалины и поляны. Проносящиеся болотца, бочаги и речушки щекочут глаза солнечными зайчиками» («Война»).
 Курт Гейн – писатель не плодовитый, но всякий, кто прочёл хотя бы один из его реалистичных рассказов, запомнит его навсегда.
Когда он рисует словесно, в воображении тотчас возникает картинка – из детства ли, юности или зрелого возраста. Становясь зримой, она возбуждает читательский аппетит. Так, в очерке «Война» скупые воспоминания впечатлительного и наблюдательного ребёнка рисуют «в нательной рубахе со связанными за спиной руками» образ председателя сельсовета, которого вот-вот расстреляют, и обезумевшую, неотрывно глядящую на него жену, которой не дают упасть. Им уделено всего несколько строк, но они остаются в памяти благодаря простому и естественному словесному рисунку.
В каждом «рассказе» К. Гейна присутствует лирический герой. Он не назидает, не резонёрствует, но передаёт настроение толпы, рассказывая и размышляя устами этой самой толпы: «Женщины были молчаливы и не отпускали от себя детей. Сердцем чуяли –идёт беда доселе в мире небывалая. Люди в годах тоже в спор шибко не встревали – знали: говорунов власть не жалует. Только-только затянуло корочкой рваные раны раскулачивания и коллективизации»; «теплилась в людях искорка надежды: напутал что-то Всесоюзный староста Калинин. Как бы самого не турнули куда подальше за саботаж и вредительство. Это же додуматься – в самую страду людей с уборки сорвать и урожай угробить…»
Всё просто, органично, без стенаний и проклятий. Ничего, мол, не сделаешь – приходится заниматься тем, что нужно для поддержания жизни. И люди работают. Изо дня в день: «Покинула ночная тишина село. Не уходят на покой уставшие за долгий день люди, не загадывают желаний на падающую звезду влюблённые, не слышно трелей сверчков и таинственных шорохов ночи. Её рвут и корёжат тревожные и пугающие звуки. Истошные вопли свиней, заполошное кудахтанье кур и яростный лай собак то и дело раздаются в разных концах села. Заколачивают ящики с утварью, зашивают в мешки одежду, подушки и одеяла, щиплют кур и гусей, стряпают хлеб и сушат сухари. Густо пересыпают солью бруски сала, тесно уложенные в подходящую посуду. В багровых всполохах огня, пылающего под большими котлами, мечутся по стенам домов чёрные тени. Поспав перед рассветом час-другой, люди торопились в колхоз на работу. Работали не из-за угроз чина из НКВД, а потому, что просто не может крестьянин оставить скотину непоеной и некормленой и бросить несжатую Ниву».
Увлекательный рассказчик, К Гейн ведёт за собой читателя, отчего растёт жажда узнать, какой финиш уготован герою, как прозвучит финальный аккорд автора, чем разрешится та или иная бытовая ситуация.
В центре «Истории с тремя эпилогами» – судьба калмычонка в эпоху, когда неизбежными были мытарства, голод и смерти. Протест в душе мальчишки выливается в бегство от обидчиков, а протест автора и солидарного с ним читателя обращается в вопрос: «Откуда вокруг столько ничтожных двуногих тварей?»
Жизнь не оставляла герою другого выбора, кроме как бежать. И он бежал. Свободолюбивый дух и жизнелюбие помогли не растерять человеческое начало. Зёрна доброты, взращенные заботливой, любящей семьёй, заглушили всходы звериной ненависти, что готовы  были прорваться наружу. Можно быть уверенным, что своим детям он, как и мать, завещает это доброе начало, ибо до конца дней будет помнить спасительную тюрю внешне раздавленной, но внутренне сильной матери: «Сейчас, сынок, сейчас, Дорджи. Буди Шуру. Я много пшеницы принесла. Нажарим и наедимся досыта». Развязала завязки и вытрясла из штанин ватных штанов на разостланную фуфайку с полведра пшеницы. Присела на корточки, высвободила заправленный в штаны подол рубахи, из которой тоже посыпалась пшеница. «Этого нам надолго хватит. Натолчём и будем тюрю варить».
Встречаются у К. Гейна зарисовки, которые сложно отнести к жанру «рассказы». Такова, к примеру, «Наглядная агитация».Прочитав полные гневного сарказма слова о том, как«размазали по брусчатке Праги «социализм с человеческим лицом», «как бездарные генералы погубили многие тысячи своих солдат и с позором убрались из Афганистана, когда босоногие бородатые пастухи сожгли их хвалёную технику»; как «кремлёвские старцы, не отрывая глаз от бумажки, шамкали вставными челюстями о «сисимасицком» росте уровня жизни народов «нерушимого» Союза»,современник с грустью вздохнёт, оттого что деда не поймёт внук – не согласится, что когда-то слово «достать» могло быть равнозначно слову «купить». Внук не согласится, что расцвести пышным лопухом может «ПОКАЗУХА», ибо, как она, фантонная, «серой тучей» в жизнь внедрится?..
Есть у К. Гейна ещё так называемые «Саркастические размышлизмы», которые раз от разу становятся всё саркастичнее. Сарказм недвусмыслен в самих уже названиях: «Об автономии, литноминантах и германороссах», «Золотое тростниковое перо России», «Пластиновое стило рыбьего зуба» и т. д.
Лишённое верхоглядства, слово Курта Гейна – палитра художника, символ глубины и добропорядочности.
2015 год для него юбилейный, ему исполняется 80 – возраст мудрости, а потому его слово о жизни и людях весомо вдвойне.
Долгих тебе творческих лет, Курт Гейн! Говори, рисуй, пиши. О жизни, себе, людях. Читатели рады слышать твоё слово.
Январь 2015, Берлин
|
